ни о финансах или политике, Сесили держалась безукоризненно: мило и тактично, она не мешало ему.
– Ну, скажите, – попросил он в третий раз, восхищенно следя за каждым движением Джонса, – а вы тоже был солдат?
– «Были», Роберт – поправила мать.
– Да, мам. Вы был на войне?
– Роберт, оставь мистера Джонса в покое.
– Конечно, старина, – сказал Джонс, – я тоже малость повоевал.
– Ах, вот что? – сказала миссис Сондерс. – Как интересно, – добавила она без всякого интереса. Потом спросила: – Вероятно, вы никогда не встречались с Дональдом Мэгоном во Франции?
– Нет. Видите ли, у меня было слишком мало времени, где уж тут встречаться с людьми, – важно ответил Джонс, никогда не видевший статую Свободы, даже с тыла.
– А что вы там делали? – настаивал неутомимый Роберт.
– Да, вы правы. – Миссис Сондерс тяжело вздохнула от сытости и позвонила. – Война такая большая. Пойдемте?
Джонс отодвинул ее стул, но маленький Роберт не отставал:
– А что вы делали на войне? Людей убивали? Старшие вышли на веранду. Сесили кивком головы указала на двери, Джонс пошел за ней, а за ними увязался Роберт. Запах сигары мистера Сондерса плыл по коридору, проникая в комнату, где они сидели; маленький Роберт затянул было свою нескончаемую волынку, но вдруг встретился глазами с бездонным желтым, как у змеи, взглядом Джонса, и у мальчика по спине пробежала короткая ледяная дрожь. С опаской глядя на Джонса, он придвинулся поближе к сестре.
– Беги, Бобби. Разве ты не видишь, что настоящие солдаты не любят рассказывать о себе?
Он все понял. Ему вдруг захотелось выбежать на солнце. В комнате стало холодно. Не спуская глаз с Джойса, он бочком пробрался к двери.
– Ладно, – сказал он, – я, пожалуй, пойду.
– Что вы с ним сделали? – спросила Сесили, когда мальчик вышел.
– Я? Ничего! Почему вы спрашиваете?
– Вы чем то его напугали. Разве вы не заметили, как он на вас смотрел?
– Нет, не заметил. – Джонс медленно набивал трубку.
– Да, вы ничего не заметили. Но ведь вы многих пугаете, правда?
– Ну, уж и многих. Правда, мне очень многих хотелось бы напугать, да они не поддаются. Многие из тех, кого мне хотелось бы напугать, никак не поддаются.
– Да? А зачем их пугать?
– Иногда только этим и можно чего нибудь от них добиться.
– Ах, так… А знаете, как это называется? Шантаж – вот как!
– Не знаю. А вы знаете?
Она пожала плечами с деланным безразличием.
– Почему вы меня спрашиваете?
Взгляд его желтых глаз стал невыносимым, и она отвернулась. Как спокойно в саду, в полуденном мареве. Деревья затеняли дом, в комнате было темновато, прохладно. Мебель тусклыми сгустками поблескивала в темноте, и маленький Роберт Сондерс, в возрасте шестидесяти пяти лет, смутно рисовался в раме над камином: ее дедушка.
Она мысленно звала Джорджа. Он должен был быть здесь, помочь ей. «Хотя, что он мог сделать?» – подумала она, с тем бесконечным снисхождением, с каким женщины относятся к своим мужьям: отдавая им себя (иначе как удержать их, как с ними жить?), они отлично понимают, что этот завоеватель, этот их владыка в конце концов только неловкий, невоспитанный младенец. Она взглянула на Джонса в безнадежном отчаянии. Если бы только он был не такой жирный! Настоящий червяк!
Она повторила:
– Почему вы спрашиваете?
– Не знаю. Но вы то сами никогда никого не боялись?
Она посмотрела на него, но ничего не ответила.
– Наверно, вы никогда и не делали ничего такого, чтоб нужно было бояться?
Она села на диван, опустив руки ладонями кверху и не сводя с него глаз. Он внезапно встал, и так же внезапно исчезла ее небрежная мягкость, она вся напряглась, насторожилась. Но он только чиркнул спичкой о железную решетку камина. Потом всосал пламя в трубку, а она следила, как втягиваются его толстые щеки, как пульсируют золотые огоньки в его глазах. Он кинул спичку в камин и снова сел. Но она была напряжена по прежнему.
– Когда ваша свадьба? – вдруг спросил он.
– Свадьба?
– Ну да. Ведь это дело решенное?
Она почувствовала, как кровь медленно медленно останавливается в горле, в руках, в
